Туча в горах

 

Александр Василевский

 

Это случилось в середине семидесятых. Я возвращался к себе в редакцию на Ленинградское радио, где тогда работал. На многолюдной и шумной из-за обилия овощных лотков Малой Садовой (здесь всегда что-то лдавали╗) я обратил внимание на молодого человека, явно иностранца. Он шел вдоль громадной очереди, кажется, за дынями. Элегантно одетый, загорелый, с ослепительной улыбкой, он так кричаще диссонировал с хмуро-озабоченными лицами из очереди, что я невольно любовался им. Потом заметил: иностранец не один. В нескольких метрах от меня стоял его спутник с кинокамерой на плече. Он снимал. Но снималЧя это отчетливо увиделЧ вовсе не своего товарища, а очередь: уставших после работы людей с сумками, портфелями, даже с детскими колясками, обреченных на долгое и унизительное стояние.    Мною вдруг овладело чувство, какое бывает у человека, которого хотят бесцеремонно надуть в его собственном доме. И тут я допустил поступок, неожиданный прежде всего для меня самого. Про­ходя мимо человека с кинокамерой, я несильно, но явно пред­намеренно, толкнул его плечом. Снимающий с досадой и ис­пугом обернулся. Мы встретились взглядими: он все понял. Съемка прекратилась. Но на нас уже обратили внимание лю­ди из очереди. Ближние к нам сбились в кучу, начался возмущенный галдеж. Кто-то даже шлепнул иностранца по спи­не газетой... А я, зачинщик, поспешно ретировался, испытавая противоречивые чувства. Но очень скоро об этом случае забыл...

И только теперь, спустя много лет, я снова вспомнил его. Мне было неловко и тогда. Я понимал, что допустил бестакт­ность, даже грубость по отношению к гостю нашей страны, который не нарушил ни одного из наших законов. Но только сейчас понял и другое: я и люди из очереди-оказались в плену эмоций, далеких от истинного чувства национальной гордости. И те, двое, едва не стали жертвой этих эмоций. Винить-то надо было не их, а устроителей очередей и нашу собственную притерпелость к ним.

Я возвращался из Закавказья весной 88-го с тревогой и беспокойством на душе. Позади месяц командировок в Арме­нию и Азербайджан, встречи со многими людьми. По сути, они были нескончаемым интерьвью на одну тему. Я узнал десятки новых деталей, штрихов, дополняющих лсобытия в Нагорном Карабахе и вокруг него╗. Но они тонули в океане противоречивых мнений и полярно противоположных эмоций.

С чего начать? Как и о чем писать? Волновало и другое. Есть ли у меня право писать, оценивать события? Не давала покоя печальная улыбка женщины-экскурсовода Ереванского эстетического центра, ее слова: лЕсть вещи, о которых не при­нято говорить. Вам никогда не понять до конца всего,     что произошло. Для этого надо родиться на Кавказе и быть ар­мянином╗. В самом деле, не покажусь ли я тем самым иност­ранцем, о котором писал Пушкин:     лЯ, конечно, презираю отечество мое с головы до ног Ч но мне досадно, если иност­ранец разделяет со мною это чувство╗. НоЧкакой же я ино­странец! Разве закавказские республики не часть моей ро­дины? Разве мало у меня друзей-единомышленников в Грузии, Азербайджане, Армении, обретенных за добрый десяток   лет журналистской работы? А до журналистики был спорт За мно­гие годы в профессиональном футболе я исколесил нашу стра­ну вдоль и поперек. Не раз приезжал ив Армению, и в Азербайджан. И каждый визит дарил много друзей. Даже братьев по очень трудному, поройЧжестокому, нр любимому делу.

Спорт по сути своей интернационален. У нас нередко бывлаи стычки в игре, выходящие за рамки правил, но наци­онализмом здесь и не пахло. Не могу в связи с этим не вспом­нить давнишний матч в Кировабаде. Судья откровенно подсу­живал хозяевам, и это ожесточало нас. Меня особенно раздра­жал капитан кировабадцевЧ центральный защитник. Этот невысокий рыжий азербайджанец в первом тайме забил нам гол, неожиданно подключившись в атаку, а во втором вообще перешел в нападение. Признаюсь, я играл против него грубо, очень грубо. Но он словно не замечал моих толчков и ударов. Только в самом конце, видимо, устав от моей лопеки╗, он сказал: лПослушай, друг, оставь меня в покое. Я не думаю забивать вам еще╗.ЧлЧто же ты делаешь в пашей штрафной?╗ Он объяснил. Оказалось, в первом тайме у него вывалился золотой мост и теперь его, бедолагу, словно магнитом тянуло к тому месту, где он упал. После игры я остался с ним на по­ле и мы долго искали злосчастный мост. А потом, обнявшись, пошли в раздевалку...

И теперь, сидя за пишущей машинкой, я вижу этого пар­ня. Вспоминаю ереванца Саркиса Овивяна, бакинца Фуата Таги-задеЧ друзей своей юности, и как бы слышу и их не­мую просьбу, высказанную мне много раз в последней коман­дировке на Кавказ: лНапиши обо всем, что видел и слышал. Только всю правду╗.

Я приехал в Степанакерт в конце апреля. Небольшой, чис­тый, уютный город радовал свежей листвой тополей. С окра­инных садов плыл тонкий аромат цветущих абрикосов, кизи­ла, сливы. Но было по-осеннему прохладно, моросил мелкий дождь. Над городом нависли тяжелые тучи. Лишь изредка показывалось солние, освещая изумительные по красоте альпийские луга окрестных гор.

Казалось, город жил нормальной, размеренной жизнью. Но чувствовалось в людях то суровое едининение, которое бывает после трудных испытаний, когда все обыденное, жи­тейское не просто отходит на второй план, но как бы вовсе пе­рестает существовать. Стоило заговорить с любым человеком и сразу обнаружалась неутихающая боль, вызванная трагедией минувшего февраля, когда кровавым эхом вдруг отозвались самые страшные страницы истории армянского народа, ка­нувшие в Лету, казалось, навсегда. Но главное, не утихли опасения, что Сумгаит может повториться: он ведь не был непредсказуем, как стихийное бедствие, как извержение вул­кана или селевой поток, хотя очень напоминак разгул стихии.

Армян сейчас прежде всего волнует правда о Сумгаите. АзербайджанцевЧсобытия, которые этому предшествовали, то есть события в Степанакерте. Теперь-то мы знаем, чем были названы эти события. Об этом уже писали все газеты: запущен­ностью социально-экономических проблем, пренебрежением руководства Азербайджана к древней армянской культуре Нагорно-Карабахской автономной области. Подавляющее боль­шинство ее жителейЧармянеЧстремитесь отстоять свое че­ловеческое и национальное достоинство. Чтобы представить стиль и методы руководства производственной и общесткенно-политической жизнью автономной области, познакомим чита­телей, с теперь уже бывшим первым секретарем обкома пар­тии Кеворковым. Вот как характеризует Кеворкова знавший его лично журналист лКомсомолки╗ Рафик Гусейнов: лНадменный, холодный взгляд из-под стекол очков, барские мане­ры. Любил заставить подождать в приемной, сам решал, куда селить гостей, приехавших в командировку в Степанакерт. Можно в гостевой дом с вышколенной прислугой, можно в номер-люкс городского отеля, а можно в комнату для приез­жих в убогой районной гостиница.

...КеворковЧбеспринципный руководитель, которого не беспокоило ничто, кроме собственной карьеры,Чбыл удобен. Для начальства умел быть беспрекословным, вовремя подли­вал елею, лподдерживал╗ и лодобрял╗, а когда давали коман­дуЧлобличал╗.

Только два штриха, красноречиво демонстрирующих ха­рактер лбратской╗ национальной политии в НКАО, осуществ­ляемой этим руководителем-вельможей. Свою деятельность в партийной организации области он начал в 1973 году с пленума обкома по национальному вопросу, после которого в Шуше, древней столице Нагорного Карабаха, стали изчезать афи­ши, названия, вывески на армянском языке. Там же несколько лет назад с благословения бывших руководителей Азербай­джанской ССР с помощью милиции был разрушен памятник воинам-армянам, погибшим в годы Великой Отечественной войны.

Все началось с демонстраций армянского населения в Степанакерте, затемЧв Ереване. Кончилось Сумгаитом. И в этом есть своя закономерность. Самый беглый анализ реше­ний и действий руководства НКАО и Азербайджана в февра­ле заставляет подумать, что людям, ответственным за жизнъ сотен тысяч жителей, была либо неизвестна, либо глубоко безразлична древнейшая и горчайшая из истинЧпри любом обострении социальных недугов ощущение несправедливости, законное недовольство легко обретают форму национальной розни, что она же, замешанная на лживом или неумном слове, поступке, мгновенно может вылиться в кровавую распрю.

В ночь на 14 февраля, когда в Степанакерте прошла пер­вая демонстрация, на заседании бюро обкома партии зав от­делом ЦК КП Азербайджана Асадов заявил, что лсто тысяч азербайджанцев готовы в любое время ворваться в Карабах и устроить бойню╗. В час ночи 15 февраля в горкоме партии первый секретарь горкома Мовсесян проинформириовал об этом руководителей всех крупных предприятий, но категори­чески отказался послать телеграмму в ЦК КПСС, информи­рующую о ситуации. Телеграмма была отправлена только че­рез четыре дня.

20  февраля, в день проведения областной сессии, на ко­торой должен был решаться вопрос о лвоссоединении НКАО с Арменией╗, работники ГАИ, милиция, спецслужбы МВД, добровольцы из азербайджанского населения      блокировали все дороги, связывающие Степанакерт с районами, чтобы не допустить  на  сессию делегатов-армян  из  глубинки.

21  февраля республиканское радио и телевидение сооб­щили о том, что происходящие волнения в НКАО дело рук отдельных экстремистских   группировок.

22  февраля, многотысячная толпа жителей азербайджан­ского города Агдам, тесня милицейские посты, громя все, что попадалось на пути, двинулось в сторону ближайшего нагорно-карабахского поселка Аскеран. В середине дня толпа была остановлена и рассеяна на подступах к поселку с по­мощью двадцати отрядов милиции (примерно 1000 человек). В ходе беспорядков при  невыясненных обстоятельствах уби­то двое молодых агдамцев, ранено и доставлено в больницу около  пятидесяти  жителей  НКАО.

В последующие дни Азербайджанское телеграфное агенство, а вслед за ним ТАСС, всесоюзное радио и ЦТ передали сообщение об убийстве двух азербайджанцев лв результате столкновения между жителями Агдама и Аскерана╗. Убийст­во это произошло при невыясненных по сию пору обстоятель­ствах. Несомненно, по краней мере, что к убийству одного из них, двацатидвухлетнего Али Гаджиева, фрезировщика агдамского станкостроительного завода, армяне Нагорного Карабаха отношения не имеют. Вот что рассказал мне об обстоятельствах гибели Али его родной брат, двадцатидевятилетний инженер-строитель Ариф Гаджиев:

лВ Али стрелял милиционер-азербайджанец. Брат умер мгновенно: выстрел был в упор, пуля прошла насквозь, по­пала в сердце. Между ним и офицером произошел спор. По­том Али схватился за Ульви Вахрамова, своего приятеля, и сказал: лДержи меня, в меня стреляли╗. И упал. Ульви видел милиционера, который стрелял. Он его не знает, но он хорошо знает другого офицераЧагдамского, который сразу посадил стрелявшего в машину и уехал. Недавно подполковник из Москвы Николаев сказал, что сейчас началось новое следствие. Дано объявление в газете с просьбой свидетелей убийст­ва прийти в милицию...

Представитель прокуратуры СССР Валерий Владимиро­вич Василенко, временно исполняющий обязанности проку­рора НКАО, согласился со мной, что информация в прессе об убийстве двух азербайджанцев в столкновении жителей Агдама и Аскерана без дополнительных пояснений была в той взрывоопасной сигуацаии неуместной.

Многие считают, что именно это сообщение послужило спичкой поднесенной к пороховой бочке, которая взорвалась в Сумгаите.

Сейчас высказываются сомнения: а стоит ли рассказы­вать о страшной трагедии Сумгаита. лНе в традициях советс­кой прессы разжигать страсти эмоциональными, леденящими душу рассказами о подробностях убийств, износилований, издевательств, погромов. В накаленной обстановке такого рода информация не принесла бы ничего, кроме вреда╗. (лАргументы и факты╗, 1988, № 16). Какая трогательная за­бота о нашем читиателе! Живи спокойно, дорогой соотечест­венник. Не волнуйся и не переживай! Потому что на всех сгоревших, утонувших, застреленных и задушенных за кор­доном слез все равно не хватит. У нас же, если и случается подобное.то не иначе как ЧП. Но и здесь не спеши пережи­вать: стражи закона и порядка всегда начеку и лни один ви­новник не уйдет от ответственности╗. Функция рождает мыш­цуЧговорят медики. К чему приводит отсутствие проблем и скудный паек информации для душевных переживаний, мы уже знаемЧк лзастою╗, запою, деградации личности. К новым чернобылям и сумгаитам. Какой бы страшной ни была правда, она всегда исцеляет. Потому что будит совесть заставляет искать корни случившегося.

лВ Сумгаите было страшно. Конечно виноваты местные органы властиЧсоветские, партийные. Бездействовала мили­ция...╗

лНакануне погрома позвонили, дали три телефонные но­мера, куда звонить в случае беды, и через два часа связи не стаю. И пять суток не было. Кто это сделал? Почему лСкорая помощь╗ и милиция не приезжали на помощь пострадавшим? Почему поиска были вызваны только через двое суток?

лДаже не пострадавшие от бандитов, но видевшие все этоЧтеперь душевно больные. Мой брат, спасаясь 29 февраля, ночью под дождем пробежал сорок пять километров за че­тыре часа. Ему места в машине не нашлось: там было восемь человек. Представляете, какой страх был в нем!╗

л...С флагом шли мимо нашего дома. На флаге надпись: лСмерть армянам!╗ У 22-й школы они соединились со школь­никами. Кое-кто из школьников, правда, остался. В течение получаса группа из 40-50 человек превратилась в толпуЧ5 Ч6 тысяч. 11 так они по всему району ходили, крича: лСмерть армянам!╗ Каждую машину проверяли, в трамваях, в автобу­сах  искали,  вытаскивали...╗

лВ ереванском санатории я жил с человеком, который, спасаясь, пригнул с третьего этажа. Ногу сломал, но спасся...╗ л28-го вечером заехали в город. Мы на даче два дня были, ничего не знали. Сосед со мной былЧазербайджанец Я отвез его домой, в 41-й квартал, и еду к себе. Вдруг из-за поворота камни полетели. Развернуться не успелЧокружили. Вытащили из машины. Один камень к виску приложил: лДо­кумент давай╗. Я по-азербайджански говорю: лА ты кто такой╗.ЧлЛапай документ, посмотрим, кто ты╗.ЧлНе видишь, я азер­байджанец,Чбез акцента говорю, а сам боюсь, что они доку­менты вытащат    из куртки.ЧДокумента нет╗. Он кричнч. лДавай документ!╗ Я говорю: лМашина чужая. Ни прав, ни техпаспорта нет╗. Потом его осенило.- лСкажи лфынды╗. Этим словом они армян проверяют. Я сказал. Он кричит лЕще раз!╗. Я кичу, он кричит. Кто-то сказал: лНе видишь свой. Отпусти его╗. Потом они мне объяснили: лНаших уви­дишь, не бойсяЧтри гудка давай и тихонечко   подъезжай, но документ все-таки возьми╗. Тому, кто меня допрашивал, лет 40Ч45. На всю  жизнь его лицо запомнил...╗

л...Мнацакан, инвалид Великой Отечественной войны. Его и дочку его ранили, машину разбили. Он токарем работал. Рассказывал, за несколько дней до этого заказ получил: за­готовки из арматуры делать. Нарезать и затачивать. Он по­том свою арматуру у погромщиков видел╗.

лМои родственникиЧбрат Армен, Армо и его семьяЧжили в Сумгаите со дня его основания. Ночью к ним ворвались. Над женой брата надругалисьЧизнасиловалиЧна глазах му­жа и сына. Били. Она потеряла сознание. Потом убили сына ее и мужа, моего брата. Из их подъезда убили еще семь чело­век. Трупы покидали в кучу и зажгли. Спасибо соседу-азер­байджанцу: он оттащил тела брата и сына в сторону и их потом смогли нормально похоронить╗.

Продолжение этой последней истории, рассказанной Ла­рисой Николаевой Сухаэлян, учителем 10-й степанакертской школы, я неожиданно узнал от офицера бакинской милиции, с которым летел 3 мая из Баку в Ленинград. Юра, широко­лицый, крепкий русский парень, сначала уходил от разговора, скрытничал. Но когда я дал ему послушать рассказы сумгаитцев, записанные на пленку, разоткровенничался. Оказа­лось, Юра был все эти страшные дни в Сумгаите.

лОтца и сына Армо помню, сам хоронил. Хоронили рано утром, скрытно, под охраной автоматчиков: боялись напа­дения на родственников (от каждого убитогоЧпо одному). На кладбище везли в каких-то фургончиках.

После тех трех дней неделю дрожали руки. Спали по два-три часа. Работа чи в толпе в штатском и без лстволов╗Чне давали, боялись, чта оружие может попасть к бандитам. Хо­дили в толпе. Чтобы нас не вычислили, в руке носили камень или па жу. Самых отъявленных бандитов брали хитростью. Отзовешь в сторону: лЕсть подходящия квартирка╗, заводи­ли в тихое место иЧзапихивали в машину. Но мы взяли не самую крупную рыбу. Главные заводилы и зачинщики всего, думаю, успели уйти╗.

Услышал я от Юрия и еще одну версию поведения в начале событий в Сумгаите бывшего первого секретаря Сумгаитского горкома партии Муслим-заде. По признанию само­го Муслим-заде корреспонденту лКомсомолки╗, он возглавил шествие от горкома, чтобы увести толпу к набережной. След­ствию он сказал, что лшел под ножами╗. И вот еще одно-мнениеЧЮрия: лНадеялся, что демонстрация будет мирной: пройдут, попугают армян и разойдутся╗.

Самым трудным для меня испытанием в Степанакерте было посещение десятой средней школы, где сейчас учатся несколько ребят из Сумгаита. Завуч школы, Ирина Влади­мировна Григорян, прежде чем привести их, предупредила: лМальчики, особенно малыши первогоЧтретьего классов, все еще трамвированы душевно: боятся оставаться одни, в классе стараются сидеть у окна, чтобы видеть и дверь, иЧобязатель­ноЧулицу. Не утомляйте их расспросами╗,

Эдгар Геворкян, 8 лет:

лПервый раз нас спас сосед-азербайджанец Мамед. Он сказал, что мы азербайджанцы, и они ушли. Но Момед скоро ушел на работу, и они пришли снова. Стали ломать дверь. Мы бежали через окно и спрятались у другого азербайджанца╗,

Вадик Балаян, 9 лет:

лВ тот момент были дома я и мама. Бабушка ушла спа­сать своего старшего сына, папа на работе. Позвонили в три часа. Мама открыла дверь и тут же захлопнула. Они стали ломать дверь. Сломили. Зашли. лВыЧБабаяны?╗ я сказал, что мы русские, квартиранты. А мама моя тоже блондинка, только крашеная. Бабушкина комната была закрыта на ключ и они поверили, что мы снимаем у Балаянов две комнаты. Но они все равно, что могли, в доме поломали, многое забрали, остальное выбросили и окню╗.

Виталик Даниелян, 15 лет. Вошел, как тень, ни кровинки в лице. Говорил тихо, медленно. Он еще не знает, что от не­минуемой смерти его спасла мама: когда его стали избивать, она легла на него и прикрыла своим телом. Мама и отец по­гибли. Вот что рассказал Виталик.-

л27 февраля мы поехали в Баку к дяде на день рождения, вернулись в Сумгаит на следующий день. По дороге наш ав­тобус остановили, стали требовать армян. Водитель и пасса­жиры закричали, что армян нет. Они не поверили. Заставили всех выходить. Проверяли по внешности и мы как-то проскочили. Пришли домой. Через несколько минут соседи прибе­жали. Сказали, чтобы мы спустились к ним. Когда толпа пришла, мы у них сидели. Спросили: лЕсть армяне?╗ Им ска­зали: лНет╗. Они ушли смотреть списки жильцов. А мы недав­но переехали сюда и нашей таблички не было. Толпа ушла и мы поднялись домой. Через некоторое время позвонил товарищ с папиной работы. Он сказал, что придет к двум часам ночи, достанет машину или такси и увезет нас в Баку. Мы стали потихоньку готовиться. Но через 15Ч20 минут к нам зашли... Потом стали выводить... Остальное все в тумане... Простите, больше не могу говорить...╗

Виталик встал и пошел к двери. Через короткие волосы были видны шрамы. Пока Виталик отдыхал, Ирина Владимировна рассказывала о сложностях работы в сегодняшней степанакертской школе: лЯ преподаю в двух девятых клас­сах. И вот в буре этих событий приходилось успокаивать, га­сить эмоции ребят, направлять их чувства в нужное русло. Но мне не удавалось, потому что каждый раз после очеред­ной статьи, где не было правды о том, что у нас происходит, я со страхом шла на урок, боясь вопросов. Сегодняшний школьник, это не тот ребенок, которому учитель может сказать: лЯ так сказал, считай, что так на самом деле╗. Они очень эрудированы, много читают и могут аргументированно спорить. Очень трудно смотреть в глаза сумгаистскому мальчику Виталику и рассказывать об интернационализме. Мне один ученик ска­зал: лИрина Владимировна, успеемЧи до Толстого дойдем. И до Чехова. Какие у нас сейчас беды, какая трагедия! А вы приходите и говорите: лПуть исканий Пьера Безухова╗. Да­вайте разберемся в своих путях, а потом и до Пьера доберем­ся...╗

Вернулся  Виталик  и  продолжил  свой  рассказ:

лОни ворвались в квартиру, стали кричать, что пришли пить кровь армян. Кричали, что пришли освобождать Азербайждан от армян, что следующая очередь Карабаха. На улице, куда нас вывели, кричали то же самое. Было много людей: сто, может быть, двести. И каждый подошел и ударил. Били дубинками, арматурой, камнями, заостренными метал­лическими кольями от оград.

ЧВозраст убийц можешь сказать? Как они выглядели?

Ч ВозрастЧот 16 до 35. Все незнакомые. Одеты по-раз­ному. Некоторые даже в галстуках. Один даже в белой ру­башке и галстуке. Когда нас выводили, он на пианино играл...

Начали с меня. Я сразу потерял сознание. Раза два при­ходил в себя и снова терял. Не помню, сколько времени прош­ло, очнулся. Как-то поднялся. Попытался маму поднять, потомЧпапу, они еще были живы, но не смог: рука была пере­бита.

ЧА что соседи? Ведь было только девять вечера. Они же могли все это видеть.

ЧМногие смотрели с балконов, из окон. Это я заметил, когда нас выводили... Я попытался подняться к соседям.

Несколько раз падал: ничего не видел. Стал стучаться. Нигде не открывали. На третьем этаже мне дали тряпку вытереть кровь с лица и обещали позвать лСкорую помощь╗. Потом проводили меня к себе. Квартира была разграблена, пол весь в стекле. Я не знал, что делать. Помыл голову горячей водойЧэтого делать было нельзя. Открытые раны были, в шести-семи местах. Потом забылся... Утром пришли люди какие-то. Стали составлять протокол, расспрашивали, что и как. Помню, все допы­тывались: был ли у нас магнитофон. Потом меня уложили в лскорую помощь╗. Было двенадцать дняЧэто я хорошо пом­ню: часы были в лскорой╗.

Потом узнал о папе и маме. Они пролежали до восьми утра. Их забрали уже мертвых. Видимо, истекли кровью или замерзли. Если бы сразу помогли, может быть, они и остались живы...

ЧТеперь, Виталик, скажи, накануне мог ли ты предполо­жить, что такое может случиться? В школе ты это чувство­вал?

ЧУ нас в школе дружбы между азербайджанским сек­тором и русскимЧсюда входят армянеЧникогда не было. К нам все время приставали: то отбирали что-то, то били. Приходилось драться, защищать себя и товарищей, которые слабые. 25Ч26 февраля они вели себя особенно вызывающе, нагло просто. Подходили и забирали что хотели. Даже порт­фели отбирали.

ЧА  что обычно  отбирали?

Ч Книги,  тряпки,  авторучки,  часы...

ЧКак  к этому относились учителя?

ЧОбычно не замечали. Ну а если мы шли к ним и жало­вались, они говорили, что разберутся. Иногда разбирались, иногдаЧнет. Все оставалось по-прежнему. Бывало, кто-нибудь из нас плохо делал, учителя тут же говорили. лАрмянские выходки╗. Либо кричали: лСядь на место, армянин!╗ Или: лЗаткнись, армянин!╗ Или что-то в этом духе...╗

Жертв, безусловно могло быть и больше, если бы сотни азербайджанцев, рискуя жизнью своей и близких, не спасали своих соседей-армян от насильственной смерти. Отдадим долж­ное этим мужественным людям. Скажем спасибо от всех нас. И не будем осуждать тех, кто испугался прийти на помощь. Кто из нас знает наперед, как поведет себя в минуту смер­тельной опасности? У каждого были свои обстоятельства. И пусть каждый сам будет себе судьей.

Меня беспокоит и волнует другое: расчетливо-спокойное отношение к событиям в Сумгаите некоторых отделных лю­дей. ОтношениеЧкак к неизбежной расплате за те акции, которые были начаты армянами в Степанакерте. Даже слу­чаи изощренного изуверства не разбередили их души. Они как бы не хотят этого видеть и знать. На такую невеселую мысль новел лкруглый стол╗ в Степанакертом педагогичес­ком институте с участием студентов и преподавателей обеих национальностей.

Именно здесь я в полной мере ощутил, сколь напряжена еще была обстановка в Степанакерте в конце апреля, сколь накалены были страсти между армянским и азербайджанс­ким населением НКАО и сколько проблем здесь еще ждет своего решения. Сюда меня буквально затащили студенты азербайджанского и армянского секторовЧбудущие историки, попросив стать своеобразным арбитром в их диалоге за лкруг­лым столом╗. Разговор получился трудным, даже тяжелым. Были моменты, когда я жалел, что согласился в нем участво­вать. Скажу честно, кончился он всеобщим гвалтом, когда его участники, разбившись на кучки, даже пары, молотили друг друга словами-ударами, словно боксеры в ближнем бою. Но, как отметил один из его участников, это был первый за последние два месяца разговор, в котором обе стороны выска­зали свою точку зрения.

лЧ...28 апреля было торжественное собрание, посвящен­ное Дню рождения республики. Впереди Первомай, затемЧ День установления Советской власти. Наш уважаемый декан доклад делал. О чем он должен был говорить в такой день? О дружбе, конечно, о нормализации учебного процесса. А что в докладе было? В первую очередь о Сумгаите. Тенденци­озно, в националистическом духе. Вот почему студенты-азер­байджанцы начали шуметь и мы, опытные преподаватели, возражали.

ЧМы должны критиковать негативные явления всегда, где бы они ни были. Кое-кто в праздник хотел скрыть правду, показать, что у нас все здорово. Если душа болит за наше общество, дружбу, надо говорить правду. Раньше мы только кричали здравицы в честь дружбы. К чему это привело? Прав­да очищает. Надо с классовой позиции оценивать историю народа. Самед Вургун, Исаакян, Кулузаде, ТуманянЧпрек­расные люди. ПисателиЧи армянские, и азербайджанские... Но были и нехорошие люди. В 20-е годы они себя проявили Я всегда говорю: нет плохих народов, есть плохие люди.

ЧДжейхун, скажи, хоть одного азербайджанца в Степа­накерте обидели? Почему же вы месяц не приходили на заня­тия?

ЧА почему вы ходили на демонстрации? Лично меня оскорбила одна армянка 22 февраля.

ЧА в институте тебе кто-нибудь сказал плохое? ЧНет.  Но  в  городе... ЧНадо было прийти к друзьям в институт. ЧДжейхун, ты осуждаешь события в Сумгаите?

ЧНадо разобраться почему это произошло?

ЧлЭто произошло╗!... Убили людей, ни в чем не повин­ных. Как ты к этому относишься?

ЧЭто хулиганство на почве социально-экономических проблем. Но, посмотрите, где лучше экономическое положение: в Степанакерте или в Сумгаите? лПозиция╗ об этом четко сказала.

ЧНо ты все-таки скажи, осуждаешь ты убийц в Сумгаи­те? Разве армяне виноваты, что азербайджанцы в Сумгаите плохо живуг?

ЧЯ  всегда   против  убийства. ЧНет,  ты  конкретно скажи.

ЧЯ там не был. Правительство Азербайджана просило вас прекратить демонстрации и выйти на работу...

ЧТебя, азербайджанца, не интересует, почему мы, армя­не, не можем изучать историю своего народа?

ЧЯ об этом не думал. Я хочу знать, из-за чего произош­ли забастовки здесь и в Ереване? Из-за социально-экономи­ческой отсталости?

ЧЭто не главное. Студенты Москвы не ходят в таких костюмах, как ты и я. Сейчас экономические проблемы не главное. Нам дадут полмиллиарда рублей. Откуда их возьмут? Разве богатство нашей страны безразмерно? В лПрожекторе перестройки╗ говорилось, что в некоторых городах РСФСР люди годами не видят мяса. А ведь мы от них деньги не бе­рем...

ЧИ такой вопрос. Почему наше общежитие отдали сумгаитским армянам? Пусть они квартирантами живут. Минис­терство, высшего образования это общежитие для нас построило.

ЧПравильно: когда сумгаитцы приехали, по решению облисполкома часть нового общежития отдали им. Но у нас есть старое общежитие. Его освободили для студентов. Почему вы там не хотите жить? Временно.

ЧЭто несправедливо.

ЧУ меня вопрос. ВыЧазербайджанцыЧпринимаете пе­редачу лПозиция╗?

ЧДа.

ЧЗначит, вы согласны с исторической справкой.- Нагорный Карабах стал в 1923 году составной частью Азербайджа­на из-за сложностей в международном положении нашей страны?

ЧДо двадцатого года Шуша была центром Карабаха. Почти два века тут было Карабахское ханство...

ЧШуша была центром не только азербайджанским, но и армянским тоже. Мои предки из Шуши. Они погибли в 1918 году в результате резни. Тут родился дважды Герой Советского Союза Нельсон Степанян. Как вы чтите его память? Во что вы превратили памятники в парке имени 26 бакинских комиссаров? Почему в селе Ванк ваши колхозники держат баранов в христианском храме? Это исторический памятник, чудо древности!..

ЧУ нас тоже есть мечеть, которая разваливается. В этом руководство республики виновато, а не народ.

ЧКогда в Сумгаите шел погром, 28-го, вечером, по азербайджанскому телевидению показывали концерт: азер­байджанские песни исполняли армянские артисты. Трагедия в том, что мой коллега из азербайджанского сектора не подошел ко мне и не сказал.- лДержись, Олег! Прими соболезнования╗. Азербайджанский народ не имеет к этому позору никакого отношения. Трагедия в том, что азербайджанское правительство не выразило соболезнование пострадавшим,     не осудило должным образом резню.

Трагедия не в количестве убитых. Главное в тем, чго в одной республике один народ поднял руку на другой. Англичане за три дня добрались до Фолклендских островов. Почти столько же потребовалось, чтобы нашим войскам дойти до Сумгаита. Сумгаиту предшествовали события в Аскеране. Это тоже должно было стать сигналом для руководства. И последнее. Республиканские средства массовой информации занимались идеологической войной против собственного наро­да. И центральная пресса не была на высоте. Овчаренко а лПравде╗ писал: л...Ворвались в квартиры армян с целью гра­бежа╗. Разве уважающий себя журналист может допустить такое? Если мы думаем решать проблему существования на­ших народов, то мы прежде всего должны все факты разби­рать досконально и гласно.

С первых дней стали говорить, что здесь идет межнацио­нальный конфликт и ЦТ и пресса раз за разом стали призы­вать нас к порядку. Неужели нашей стране более соответствует толковать все, как межнациональный конфликт, нежели так, как это было.- люди подняли вопрос о воссоединении ав­тономной области со своей республикой?..╗

Время и мудрость исцеляют душевные раны. Время по­могает забыть, мудростьЧлечит. Решения, которые состаятся, Чдело законодателей и политиков, мудрецов и поэтовЧлуч­ших представите пей народа. К чему хочется призвать мне? Дважды с разной степенью громкости прозвучало слово лпо­каяние╗. В фильме Тенгиза Абуладзе и в кратком обращении академика Дмитрия Лихачева. Совесть не является нацио­нальной категорией. И поэтому я обращаюсь ко всем, кто делом, словом и помыслами может быть причастен к этой трагедии, с мольбой о покаянии.

 

лАврора╗, № 10, 1988

 

 

 

 

 

 

Проникающее ранение

 

Анатолий Головков

 

Нам выпало жить в немилосердное время. Когда-нибудь перед нами   откроется полная панорама трагедии в За­кавказье. Еще будет рассказано   о   том,   как  от искры  в  Нагорном  Кара­бахе взметнулось пламя беды. Мы еще содрогнемся от подробностей погромов армян в столице Азербайджана, когда заговорят документы,Ч  резни, устро­енной     молодчиками, выдававшими себя за Народный фронт. Еще станет известно, как и почему ситуация вы­шла из-под контроля...  Еще мы прочтем о том, как бывший первый секре­тарь ЦК компартии республики будто нарочно выжидал в дни, когда каждая минута  множила число  жертв... Еще узнаем   на   каком-нибудь   очередном Съезде народных депутатов подробно­сти осады города войсками... Нам еще доложит  очередной  генерал,  кто от­дал приказ о срочном призыве резер­вистов, как Советская Армия и граж­дане СССР стреляли друг в друга на улицах столицы Азербайджана... И, хо­чется верить: наступит день суда, открытого, гласного, когда поведают нам всем, гражданам этой не знающей по­коя страны,  как  одно преступление, словно  по  цепной  реакции,  рождает десятки других...

В начале января бакинских армян предупреждали: убирайтесь, иначе бу­дет худо. Однако еще в декабре прош­лого года Всесоюзный совет обще­ственных организаций беженцев-армян из Азербайджанской ССР писал в адрес второго Съезда народных депу­татов о том, что ситуация требует л...немедленно восстановить правопорядок в Азербайджанской ССР и безо­пасность проживающего в республике армянского населения и лиц других на­циональностей, ввести дополнительный контингент воинских частей и подраз­делений МВД╗. Думается, Политбюро ЦК КПСС, правительство располагали и другой исчерпывающей информацией о надвигающейся угрозе. Но радикаль­ных мер не приняли.

Связи с Баку долго не было, а по­том вдруг в редакции отчаянно зазвонили телефоны. Застучал телетайп с сообщениями, похожими на сигнал бедствия из штормового океана. Нас, журналистов лОгонька╗, возмущенно спрашивали из Еревана и Баку: лПоче­му нет правдивой информации о собы­тиях в Азербайджане? Что требуется телевидению, чтобы передать подроб­ные репортажи, разве не хватает ви­деокамер и самолетов? Почему никто, кроме западных радиостанций, не со­общает, что в Баку продолжаются бои?╗ И люди за тысячи километров, рискуя жизнью, выносили на балкон телефонные аппараты Ч сквозь поме­хи доносились взрывы, автоматные очереди. Сжималось от беспомощно­сти сердце...

А потом мы увидели беженцев.

Как только заработала паромная пе­реправа в Красноводске, они хлынули в Москву тысячами, заполнили вокзалы и аэропорты. Старухи, о руки которых расисты гасили сигареты, полуразде­тые дети в домашних тапочках, женщи­ны и мужчины с потухшими от горя глазами. Мы видели армян, которые оказались виноватыми лишь в том, что рождены армянами, и азербайджанцев, которых изгнали лишь за то, что мать, отец, жена или муж другой национальности...

Вот их голоса, записанные на дикто­фон. Наберитесь мужества, послушай­те...

Артем Александрович Данилян, 81 год:

Ч  Я из Баку. Пятьдесят шесть лет своей жизни работал, воевал на фрон­те. Когда нам стали угрожать, я, дочь и две внучки неделю жили в подвале. Потом пришли военные и забрали нас. Армян там, наверное, уже не осталось. Может быть, некоторые еще прячут­ся...

Леонид Алтунян:

Ч  16 января к нам пришел участко­вый, майор милиции, вместе с челове­ком, который назвался представителем Народного фронта. Сказали: лПокидай­те квартиру, иначе вас будут убивать╗. Мы подчинились Ч все-таки официаль­ные лица. Неделю нас продержали в запертом помещении. Жену отпусти­ли, поскольку она русская. Меня с от­цом и других Ч там было человек два­дцать Ч избивали несколько раз в день... Только потом под охраной сол­дат переправили в Москву.

Дмитрий Сергеевич Папику, 48 лет:

Ч  Я видел все с самого начала. Ви­дел, как поджигали машины с инвали­дами,   громили   инвалидные   коляски, выбрасывали из окон имущество, хва­тали людей на улицах... Меня взяли 13 января как заложника, несколько дней держали в комнате, кажется, метров десять квадратных, где нас было около сорока человек. Мучали каждые полча­са, пытали, избивали. Меня били кова­ными ботинками, заставляли мыть туа­леты. Слава Богу, что вырвались...

Рауф Али-оглы Алискеров:

Ч  Я азербайджанец, но мать Ч ар­мянка. Нас тоже выселили, когда я был на  работе.   Они  забрали  все деньги и били мою мать. Об этом она рассказа­ла, когда я ее нашел. Меня тоже стали избивать, приговаривая: лОткажись от матери, иначе ты не тот человек...╗ Все они были с ножами. Спасибо солдатам, которые охраняли нас на пароме и дали еды...

...Голоса этих людей прозвучали на Курском вокзале Москвы 22 января 1990 года. На магнитофонной пленке Ч десятки рассказов очевидцев, и пода­вляющее большинство из них не лчи­стые╗ армяне и не лчистые╗ азер­байджанцы, немало и русских. Чем же провинились эти обездоленные люди перед землей, где родились, работали, жили, язык которой знали не хуже род­ного? Убежден: в средневековом раз­бое, учиненном головорезами, нельзя обвинять весь азербайджанский народ, преследовать целые народы могла только сталинская клика. Многие азер­байджанцы прятали своих соседей-ар­мян так же, как в июне прошлого года некоторые узбеки- турок-месхетинцев.

Несколько десятилетий эксплуатиро­вали нашу веру и при помощи насилия, страха удерживали лСоюз нерушимый республик свободных╗. Сколько еще песен было сложено о лбратской друж­бе╗, сколько бумаги переведено зря! Новая федерация не создана. Ста­рую Ч пытаются удержать силой ору­жия ради сохранения прежних поряд­ков.

Как бы там ни было, колокол пробил, кровь пролилась; месть принесет лишь новые бессмысленные жертвы.

Надо остановиться! Никакая нацио­нальная или державная идея не может оправдать гибель сограждан в мирные годы. Никогда еще кровавая вендетта никому не приносила благополучия и покоя.

Ни один народ земли не был сча­стлив за счет чужого горя.

Предав наших мертвых земле с че­стью и достоинством, подумаем о жи­вых... Тысячи беженцев хлынули за пределы Азербайджана, в том числе и русские, в основном из семей воен­ных. Все наши газетные и телеразгово­ры о милосердии останутся пустым зву­ком, если не позаботиться о людях, которые надолго, если не навсегда утратили кров на родине, потеряли род­ных.

Межнациональная война в Закавка­зье, которая продолжается за предела­ми Баку, еще не вполне осознана как национальное бедствие. Российские го­рода, в том числе и Москва, оказались не готовы принять и обогреть изгнанных армян, азербайджанцев, русских, поза­ботиться о детях и стариках, беспомощ­ных, больных, без денег и документов. Это не только те, кто пострадал от погромов, от стычек на горных перева­лах и штурма бакинских улиц,Ч все наше общество, которое мы перестраи­ваем с таким трудом, получило прони­кающее ранение, и рубцы этой немыс­лимой войны еще долго будут мучить людей.

Ничто живое не подлежит убийству.

Но только один вопрос не дает покоя, хочется спросить всех вас и самого себя: что же со всеми нами случилось?

 

"ОГОНЕК", № 6, 1990

 

 

 

 

 

 

Заложники неизвестности

 

И. Афанасьев

 

Передо иной сидят женщины, разные Ч молодые и пожилые. Русские учителя. Беженцы! Их рассказы о случившемся с ними и их семьями в Баку в послед­нюю неделю нельзя слушать без содрогания.

Сегодня на улицах Баку стоят танки, дома одеты в черные траурные флаги.

Ч На многих домах надпи­си: лРусские Ч оккупанты!╗, лРусскиеЧсвиньи!╗. Моя ма­ма приехала по распределе­нию из Курска в глухое гор­ное   азербайджанское село учить ребятишек русско­му языку. Это было трид­цать     лет назад.  Теперь она пенсионерка. Я   второй год работала в школе... Пришла неделю назад в школу, а в коридоре надпись: лРус­ские учителя, идите в убор­щицы!╗. Я говорю: лВы что, ребята?╗. А они в меня плю­ют... Я их азбуке учила. Те­перь вот мы с мамой здесь. Родственников в России у нас нет. Денег нет, работы нет... Куда? Как? Ведь моя роди­на Ч Баку.

Женщины-учительницы, с которыми я беседовал в ма­ленькой комнатке, то и дело утирали невольные слезы обиды.

Ч  Я убежала с дочкой с од­ной сумкой, за три минуты. Жуткая обида! Я же не по­литик, я детей   учила и не виновата в тех бедах,  что были в   республике. Я  не видела на лозунгах На­родного фронта фамилии Алиева. Зато Горбачева они представляли не в лучшем виде. Обидно, потому что я знаю этот народ, у меня там друзья, вся жизнь моя там.

Я не называю имен и фа­милий этих женщин Ч они так просили. В Баку оста­лись их родственники, мужья. Мало ли что...

Ч  Экстремисты прекрас­но организованы, чего   не скажешь о местных властях. В конце прошлого года жи­лищные конторы   по   всему городу потребовали всех за­полнить анкеты, якобы для получения талонов на про­дукты. В анкетах нужно бы­ло указать и националь­ность. Когда начались по­громы, в руках экстремистов оказались точные адреса: где живут армяне, где русские, где смешанные семьи и т. д. Это была продуманная на­ционалистическая акция.

Ч  За мной прибежал муж, велел мне и ребенку быстро одеваться. Муж у меня воен­ный, но в этот день был в штатском. Я увидела, как он вынул пистолет и положил в карман. Сказал: лВ метро идите впереди меня, чтобы я вас видел╗. В метро рус­ских почти не было. На нас оглядывались, лица у всех напряженные. Только в аэро­порту я поняла, что мы уле­таем.

Ч  Вам еще повезло. За мной муж приехал на маши­не. Пятнадцать минут на сборы. У аэропорта нам пре­градили дорогу экстремисты. Пришлось нашему   лгазику╗ таранить их лВолгу╗. Чудом остались живы.

Ч  Наша семья отдала рос­сийскому и советскому флоту триста лет. В Ваку у ме­ня остался бесценный архив нашей семьи по истории фло­та. И сейчас мои племянни­ки служат на военных ко­раблях на Каспии... Трудные для меня времена и трудно говорить. Я одна воспиты­ваю дочь. Тридцать лет от­дала школе,  математик. В школе   ко   мне   относились очень хорошо  до последнего дня. Но как жить, если дом оцеплен бандитами и они требуют убираться, если при­ходишь в магазин, а тебе не продают даже хлеба, потому что ты русская. Хотела сиять с книжки деньги, кассирша швырнула мне ее обратно: лДля тебя денег нет!╗.

Ч  Моя мама уже два ме­сяца не получает пенсию, в Баку  русским   пенсионерам ее не выдают.

Ч  Многие из нас прилете­ли в Москву почти без до­кументов. Как быть с трудо­выми книжками? Как с орде­рами на бывшие квартиры? Ведь мы же должны полу­чить что-то взамен?

Ч  Думаю, что ордера мам не понадобятся. Сама виде­ла, как только армянина из­гоняли из квартиры, тут же появлялся новый хозяин с официальным           ордером.

Словно в райисполкоме он был уже давно готов, только даты не хватало...

Ч Я не знаю, что делать. В России у меня нет родст­венников. Пойду в азербайд­жанское постпредств в Москве и расскажу им, что триста лет моя семья верно служила Родине, мы труди­лись на благо Азербайджана, мой отец был репрессиро­ван. А я тридцать лет учила азербайджанских ребятишек математике! У меня в кар­мане сто рублей, выданных государством, и ничего боль­ше. И пусть постпредство ду­мает, где мне купить за счет Азербайджана квартиру, ко­торую сегодня я бросила и которую наверняка уже за­няли. Я не претендую на Москву. Я претендую на Рос­сию.

Ч  Может быть, вам обра­титься в Министерство на­родного образования РСФСР? Ч посоветовал    я.

Ч  Не думаю. Если бы у них болело сердце о русском учителе, они бы за эти дни сами к нам пришли... Мно­гим из нас и на улицу в мо­роз не в чем выйти. Ведь мы же бакинцы...

Мы Ч бакинцы... Это звучало в словах каждой рус­ский учительницы. И несмотря ла горечь, на боль, на утраты, они где-то в глубине души надеются, что когда-нибудь настанет день, когда они сядут в самолет и борт-проводница скажет: лМы совершаем рейс по маршруту Москва Ч Баку. Счастливо­го пути!╗.

Но... Я выхожу п коридор военных казарм Московско­го высшего пограничного ко­мандного училища КГБ СССР, где сегодня живут эти женщины. По длинному бле­стящему коридору ходят курсанты с повязками, на стенах самодельные указатели со стрелками Ч лмежду­городный телефон╗, лдетская кухня╗. Бегают ребятишки, которые неизвестно когда и где снова пойдут в школу. Тихо ходят грустные русские женщины. Мужья мно­гих из них сегодня там, в Баку, охраняют жиянь азер­байджанских детей.

Каждый день в училище прибывают более четырехсот женщин, стариков, детей. Всего в Москве и Москов­ской области русских бежен­цев из Баку более 20 тысяч.

 

лУчительская газета╗, № 5, 1990